Разговор с Еленой Ханга (Виктор Топаллер, Нью-Йорк). Часть 2

Перейти к первой части интервью | к третьей части интервью

ТОПАЛЛЕР. Леночка, мы с тобой остановились вот на чем - ничто не предвещало беды, всё было хорошо, жила ты себе в Америке, работала…
ХАНГА. Из бедной, но благородной семьи девочка была.

ТОПАЛЛЕР. Из благородной афроамериканскоеврейской семьи.
ХАНГА. Да.

ТОПАЛЛЕР. Всё замечательно. В Америке. И вдруг такой слом в жизни. 97-й год. Тебя приглашают на НТВ вести программу совершенно особого характера.
ХАНГА. Да, совершенно верно.

ТОПАЛЛЕР. Рассказывай. Рассказывай, почему пригласили именно тебя, а самое главное - почему ты согласилась.
ХАНГА. Мне Леонид Парфенов звонил в течение года, но я не знала, кто это, потому что мы с ним лично не были знакомы, и я уже так оторвалась от российской жизни, я ничего не знала про НТВ. Ничего не знала. Жила себе и училась в NYU. И он звонит, звонит, звонит и говорит: "Вот хотим пригласить, хотим пригласить". Кто это? Что это? Непонятно. Потом стук в дверь. Открываю дверь - стоит интересный мужчина в пальто Kenzo (на меня прямо произвел впечатление) и говорит: "Я тот самый". Это был рождественский вечер, и он говорит: "Можно я вас приглашу в хороший ресторан? Выберите". Я как сейчас помню: мы пошли в Манхеттене в "Рокфеллер-центр", там каток был, слева был французский ресторан… Сели. И он мне всё время говорил: "Лена, надо ехать в Москву, сейчас всё происходит в Москве. Здесь вы просто похороните себя, а там я из вас сделаю звезду". Он спросил, в каком году я уехала, и заказал вино этого года Достали пробку, он говорит: "Сохраните эту пробку, эта пробка принесет вам счастье, и через год я привезу вас в этот ресторан, и вы уже будете звездой". И я не верила в это во всё. Я думала: ну, мало ли что можно сказать лишь бы вырвать человека. Ну, мы с ним говорим по-русски, а рядом сидит пара старых-старых американцев. И они так раз покосились, два покосились. Потом мужчина говорит: "Простите, а вы кто?". Я говорю: "Ну вот я журналист, вот меня соблазняет продюсер". Он говорит: "О! Я буду вашим адвокатом. Я, между прочим, человек, который придумал вешалки I love New York, которые вы можете увидеть там, где вам отдают одежду, поэтому я в бизнесе разбираюсь". Повернулся к Лёне и спрашивает: "Какие условия? Так. А это что? А как?..". Потом поворачивается ко мне и говорит: "Этому парню можно верить. Давай, поезжай к нему, и 10 процентов доходов - мои, договорились?". Я говорю: "Уже договорились". Он мне дает визитку свою. Ну, естественно, я эту визитку тут же потеряла и очень жалею, потому что хорошо было бы ему позвонить, но…

ТОПАЛЛЕР. Хорошо бы отдать долг, Лена! Нельзя обманывать мужчин, ты обещала 10 процентов, ты представляешь, сколько ты должна за все эти годы?!
ХАНГА. Да. Но Лёня тогда сказал историческую фразу: "Лена, вчера было рано, завтра будет поздно, надо именно здесь и сейчас ковать железо! Поехали!". Я говорю: "Ой, я не знаю, я боюсь…" Он говорит: "Ну чего вы боитесь? Вот у меня билет…"

ТОПАЛЛЕР. Лена, извини, что я тебя перебиваю.
ХАНГА. Да.

ТОПАЛЛЕР. А он тебе описывал программу, о которой идет речь, рассказал о ее стилистике?
ХАНГА. Не совсем.

ТОПАЛЛЕР. Молчал, как партизан?
ХАНГА. Нет, он говорил: "Развлекательная, о здоровье…" - ну так как-то. Он просто говорил: "Поехали!" Он достал, как фокусник, билет первого класса и говорит: "Не понравится - завтра улетите. Чем вы рискуете? Ничего не берите с собой". Ну я подумала: ну, на один-два дня, на субботу-воскресенье - я действительно ничем не рискую. И полетела туда. И тут же мы сняли там блок какой-то. И в один день он меня отвел уже сразу же к Добродееву, к Малашенко, к Гусинскому. И всё закончили, и решили вот так вот делать передачу.

ТОПАЛЛЕР. Я чего-то о тебе не знаю, или тут какой-то другой секрет? Понимаешь в чем дело, ты никогда не производила впечатления отвязанной женщины без комплексов. Знаешь, я не хочу называть фамилии нынешних известных московских дам полусвета, которых, на мой взгляд, Доренко очень точно назвал "вокзальными приблудами". Они могут говорить о чем угодно и как угодно. У тебя всегда был, насколько я тебя знаю, образ человека достаточно закрытого, и с большой долей стыдливости…
ХАНГА. Нет, ты всё правильно говоришь, но…

ТОПАЛЛЕР. А как ты подписалась-то на это?
ХАНГА. Я подписалась, потому что это было такое время. И меня убедили, кстати, та же самая Анна Владимировна Дмитриева сказала, что можно обо всём говорить интеллигентно. Можно о пепельнице рассказывать пошло и так, что будет неприлично, а можно о сексе говорить красивым хорошим языком. И она посоветовала мне попробовать. И конечно, в начале это было чудовищно страшно. Я вообще не могла произнести ни слова. Несколько раз я пыталась сбежать с передачи. Но у меня была такая поддержка замечательная, у меня была классная группа авторская, и людям так это всё понравилось, что я втянулась. Если ты видел эти передачи, они же были интеллигентные, не сравнить с тем, что вот сейчас происходит?

ТОПАЛЛЕР. Тебе удавалось идти по краю, тебе удавалось не валиться туда. И ведь эти передачи смотрели все. Даже те, кто говорил: "Я никогда их не смотрю, потому что…" - всё равно смотрели.
ХАНГА. Да. Причем очень сложно было что? Нам же никто не говорил, что можно, что нельзя. Если бы нам сказали: "Вот отсюда досюда - пожалуйста". А вот этого вот не было. И мы ориентировались только на внутренний… вот такой был метроном внутри, на который я всегда ориентировалась. Это было сложно, но в этом была своя прелесть. И это так затягивало. Это был такой драйв. Это такой наркотик ни с чем несравнимый, когда на следующий день ты выходил, и люди к тебе подходили и говорили: "Ой, а вот у меня такая проблема… А как это решить?". Ведь об этом вообще никто никогда не говорил. Мама с дочерью на эту тему не говорили. Даже подружки. Вообще так говорили: "У меня с ним было". Всё. Поэтому передача была… Я всегда считала, что ток-шоу - это одноразовая жвачка, один раз прошло - забыли. Эту передачу закупили и повторяли по НТВ спустя шесть лет, кажется. Потом Муз-ТВ ее закупил и показал. И сейчас, вроде бы, опять собираются показать. О чем это говорит? Не о том, какая я хорошая или плохая - я-то последний человек. О том, что темы эти - вечнозеленые и проблемы не решены, раз людям до сих пор интересно это смотреть.

ТОПАЛЛЕР. Ты не хуже меня знаешь, что очень часто популярные актеры страдают от того, что их все знают, да?
ХАНГА. Имидж, да.

ТОПАЛЛЕР. Ну, например, к таким актерам, как Вицин, которые всю жизнь играли характерные роли, пьяниц и так далее, каждый идиот (или почти каждый) считал своим долгом подойти и сказать: "Давай выпьем, слышь ты!". Понимаешь, много идиотов. И людям, создающим образ, это тяжело. У тебя популярность была вообще особая - связанная с интимной жизнью, с сексом. Означает ли это, что твоя популярность была для тебя достаточно тяжелой ношей, потому что многие, завидев тебя, считали возможным говорить на любые темы любыми словами?
ХАНГА. Ну, во-первых, я жила в Нью-Йорке. Я просто приезжала делать эту передачу, я летала тута, и мы за три дня записывали девять передач и закрывали месяц. То есть такого, что я ходила по улицам целыми днями и мне все рассказывали, не было. Во-вторых, люди вообще очень тактичные, и они всегда чувствуют, как можно разговаривать. То есть никакой пошлости и грязи не было. Бывало, что я сажусь в такси, и таксист закроет все двери и скажет: "Я должен поделиться". И вот он рассказывал такие вещи, которые вообще-то не очень хотелось слушать. Но я понимала: он это делает не для того, чтобы меня спровоцировать или оскорбить, а просто… Я ему говорю: "Может, вы к врачу как-то сходите с этой проблемой?" А он отвечает: "Нет! Я что больной что ли? У меня всё нормально". А вот поделиться… Психотерапевтов и сексопатологов же тогда еще, не было. И поэтому я к этому относилась с пониманием. Нет, я не помню, чтобы я очень переживала. Другое дело - мне все говорили: "Лена, ты никогда не избавишься от этого имиджа - что вот тебе все должны о сексе всё рассказывать". И еще было чуть-чуть тяжело, когда, например, мамины друзья, которым лет-то уже было шестьдесят-семьдесят, у которых я выросла на коленях, вдруг начинали рассказывать. Ну это было уж совсем как-то неловко. Но я понимала - издержки производства, нестрашно. А потом уже началась новая передача, и как-то вот всё забылось.

ТОПАЛЛЕР. Эта программа не могла не только не изменить общество советское… Бог с ним, с советским обществом, там много транформаций произошло. В данном случае меня больше интересуешь ты, а не общество. Эта программа не могла не изменить тебя. У тебя не могла не исчезнуть, не трансформироваться стыдливость какая-то, страхи, комплексы. Эта программа должна была тебя во многом раскрепостить и сделать другой. Ты, наверное, смогла разговаривать не темы, на которые ты раньше не разговаривала? Я имею в виду - не в эфире, не в студии, а и в жизни. Насколько ты стала другой благодаря этой программе?
ХАНГА. Я думаю - не изменилась совсем. И объясню - почему. У меня был другой имидж. У меня был белый парик. Я одевалась совершенно по-другому для передачи. И у меня было ощущение, что когда я шла на передачу…

ТОПАЛЛЕР. Роль?
ХАНГА. Абсолютно роль. Ты надеваешь парик - всё, это другой человек. А когда я приходила домой, я снимала парик, я переодевалась в обычные одежды, и опять я менялась. Поэтому я очень-очень разграничивала свой студийный имидж и свою жизнь. И вообще у меня даже сейчас так же. Я никогда не путаю работу с семьей. И то, что я делаю на телевидении - это совсем я другой человек, не такой, как в жизни. И вот я часто от журналистов слышу: "Говорят, у вас мерзкий характер?". Да, на работе я действительно очень требовательная и жесткая. На работе! Но друзья из меня веревки вьют, потому что я совсем другой человек дома. Вот два мира.

ТОПАЛЛЕР. Я никогда не слышал от нормальных людей, что у тебя мерзкий характер. Я слышал и знаю, что у тебя тяжелый характер, но это нормально.
ХАНГА. Ну, тяжелый, да.

ТОПАЛЛЕР. Тяжелый рабочий. Если легкий, то, наверное, не имеет смысла заниматься подобным делом. Скажи мне, а ты тяжело отходила от эфира. Вот ты говоришь: "Приходила домой, снимала с себя - я другой человек". Вот так вот кажется, что очень просто. На самом деле здесь есть такой момент, как мне кажется, некоего актерского лукавства. Потому что снять с себя парик, снять с себя тряпки, принять душ - это еще не значит выскочить из того, в чем ты существовала. Особенно, учитывая интенсивность, как ты говоришь, записи - девять программ нон-стоп подряд.
ХАНГА. Так я же уезжала потом сразу.

ТОПАЛЛЕР. Ты отходила от этого тяжело или быстро?
ХАНГА. Нет, я отходила от этого, как только я прилетала в Kennedy airport, и мне говорили: "Welcome Home". Всё. Я была совсем другим человеком, которого никто не знал на улицах Нью-Йорка. Я совершенно спокойно ходила, и была вообще другой человек. Вот за эти вот девять часов перелета до Нью-Йорка происходила трансформация.

ТОПАЛЛЕР. Так может, тебя это и спасало как раз? Может быть, если бы не было вот этих тяжелых перелетов, если бы ты оставалась в Москве, твой "отходняк", не академически выражаясь, был бы значительно более болезненным?
ХАНГА. Конечно. Конечно же. Абсолютно с тобой согласна. Но когда ты здесь, и никто твою передачу здесь не знает… У меня смешной случай был. Я тогда снимала квартиру на 34-й улице и каждый год повышался rent, ну как у всех. И мне подруга посоветовала пойти пожаловаться, сказать, что я бедная студента, может, это поможет. Я пошла. Платочек какой-то надела, пришла такая несчастная и говорю: "Вот может быть, как-то мы не будем спешить?". Они говорят: "Да, да, хорошо. Мы понимаем - студентка. Да, да, да. Рассмотрим". News York Times пишет статью с огромной фотографией, чуть ли не на обложке. И они мне звонят и говорят: "Как вам не стыдно?! Вы, у которой передача, вы тут ходите жалуетесь!". Но до этого никто не подозревал, что я что-то такое делаю.

ТОПАЛЛЕР. Ты должна себя утешать тем, что ты не первая и не последняя, кому газета News York Times подложила свинью.
ХАНГА. Подпортила жизнь.

ТОПАЛЛЕР. Да. 
ХАНГА. Философски к этому отношусь.

ТОПАЛЛЕР. Поэтому, с одной стороны, ты в одном ряду с Пушкиным - только ты и Пушкин. А с другой стороны, ты в неплохой компании - стольким людям отравлено существование этой газетой... Три года просуществовала программа "Про это", правильно?
ХАНГА. Да.

ТОПАЛЛЕР. Почему кончилась? Что произошло? Тема вечная. Рейтинг заоблачный. Я в данном случае не делаю тебе комплимент, а говорю просто про тему, потому что это та тема, которая всегда привлекает больше внимания, чем все, что угодно другое. Так почему вдруг все?
ХАНГА. Есть две причины. Одна - объективная, связанная с ситуацией на НТВ. А вторая - творческая, которую только я понимала… и мой шеф-редактор. Дело в том, что мы пошли по ложному пути. Мы пошли на повышение. Но вместо того, чтобы идти вглубь, в душу, мы пошли… мы шокировали людей. Мы поехали в Голландию снимать слет садомазохистов. Что там было, что там снято - это просто… Это показывать невозможно было. А когда ты идешь на повышение, это с наркотиками или с алкоголем можно сравнить, уже вниз нельзя спускаться. После этого надо было еще как-то удивлять. Мы поехали в Израиль. Мы снимали обрезание. Ты можешь себе представить вот это вот все? А дальше что? Дальше уже некуда. И мы загнали себя сами в капкан - вот если говорить только о творческой стороне - вместо того, чтобы вечно-вечно говорить о душе. Душа и секс. Или социалка и секс. Пожалуйста, там образование и секс…

ТОПАЛЛЕР. Или, например, церковь и секс - тоже тема дай Бог.
ХАНГА. Пожалуйста, пожалуйста, да. А мы пошли вот по уровню, когда люди за сердце хватались, но они потом хотели этого.

ТОПАЛЛЕР. Значит ли это, что вы сделали крен в сторону "клубнички"?
ХАНГА. Да. Да.

ТОПАЛЛЕР. Вы пошли к "клубничке"?
ХАНГА. Да. Ну, потому что это самый короткий путь к успеху. Но он недолгий.

ТОПАЛЛЕР. Ну, а куда ты смотрела?
ХАНГА. А я тогда не понимала.

ТОПАЛЛЕР. Ну, Лена! Лена! Я ведь знаю, где ты училась. Как ты могла не понимать?! Я знаю семью, в которой ты выросла. Ты не могла не понимать! Ты сейчас кривишь душой. Ты, наверное, тоже решила пойти по линии высокого рейтинга и наименьшего сопротивления?
ХАНГА. Совершенно верно. Да. Совершенно верно. Я не понимала, что это приведет к концу быстрейшему. Это тебя поднимет на очень большую пику, потому что все говорили об этом. На следующий день просто не было человека, который не говорил. Можешь себе представить - показать слет садомазохистов в Голландии?

ТОПАЛЛЕР. Дальше некуда.
ХАНГА. А дальше некуда. Уже закрыли тему. Все, что после этого мы делали…

ТОПАЛЛЕР. Ну, дальше только - оргии в прямом эфире.
ХАНГА. Да, совершенно верно. Да, сами подкосили себе вот этот сук, на котором сидели.

ТОПАЛЛЕР. Жалеешь?
ХАНГА. Нет, я ни о чем не жалею. Все спрашивают: "Как это?! Закончилась передача?". Она все равно должна закончиться рано или поздно. Я восхищаюсь американскими ток-шоу. Там, Опра. Передача, по-моему, лет двадцать уже идет. Или там Ларри Кинг. Тоже очень долго. Но всему когда-то приходит конец. Надо просто что-то новое находить и что-то делать. Невозможно держаться за старое и тянуть, вот эту вот шахту выкапывать, там уже уголь закончился, а ты все копаешь и копаешь.

ТОПАЛЛЕР. Ты понимаешь в чем дело - ты ведь поставила себя в очень тяжелые условия на самом деле. Потому что хорошо менять формат передачи, когда есть определенная, ну если не ровная, то близкая к ровной вот такая линейка и дорога. Когда ты идешь от такого шоу, как "Про это", где садомазохизм и еще чуть-чуть, и будут оргии, и вдруг это переходит в относительно нормальную бытовую плоскость, то подняться до этого уровня практически невозможно, очень тяжело. Я не хочу тебя обижать, но после "Про это" "Принцип Домино" многим показался явной неудачей Ханги…
ХАНГА. Нет, понимаешь, секундочку. Это была передача совсем другая. Если "Про это" смотрела богема, смотрела молодежь, то "Принцип Домино" смотрели все, потому что туда приходили политики, спортсмены, все ВИПы, все там перебывали. Конечно же, с "Про это" никогда в жизни мы бы не могли иметь такой охват гостей. Поэтому если та была прорывом, то это была мейнстримная передача. И одна из первых. Вот сейчас уже таких очень много. Но мы были фактически первой мейнстримной, где каждый день в прямом эфире люди звонили, могли говорить со всеми любимыми артистами, политиками, ВИПами…

ТОПАЛЛЕР. Сколько она продержалась?
ХАНГА. Четыре с половиной года.

ТОПАЛЛЕР. Тебе было проще? Тебе было комфортнее? У тебя все-таки была партнерша?
ХАНГА. К сожалению, нас, как космонавтов, не подбирали.

ТОПАЛЛЕР. Это было видно, кстати. Даже непросвещенному зрителю было видно, что отношения непростые и что все не слава Богу.
ХАНГА. Вопрос о комфорте - это не ко мне. Но мы старались делать, что в наших силах. Потому что каждый день стоять и проводить три часа с человеком с другой группой крови - очень сложно. Я тут не говорю, кто хороший, кто плохой. Просто разные группы крови, из разных сказок. Но продержались. И по-своему внесли свой вклад. Сейчас уже полно таких передач. Но в свое время это было что-то новое.

ТОПАЛЛЕР. Когда ты делала "Принцип Домино", ты скучала по программе "Про это"?
ХАНГА. Ну, конечно, драйв совсем другой. Ну как можно сравнивать? Мы в "Про это" каждый день делали революцию. Каждый день мы делали один шаг в неизвестность. А "Принцип Домино" была просто добротная крепкая четверка. Хорошо сделанная. На завод ты приходишь, и тебе надо сделать вот эти вот штуки…

ТОПАЛЛЕР. Штамповка?
ХАНГА. Да. И ты их штампуешь, штампуешь… И главное - чтобы не провалилось там где-то что-то. Все соответствует Госзнаку? Соответствует. Ну и вперед, и слава Богу. Поэтому это разные группы мышц работали.

ТОПАЛЛЕР. Кончилась программа "Принцип Домино". Ушла из эфира. Что дальше происходит с твоей жизнью?
ХАНГА. Я еще когда делала "Принцип Домино", понимала, что на самом деле надо что-то делать. Это извечные вопросы: "Кто виноват?" и "Что делать?". Я не совсем понимала - что. Но я понимала, что ну можно еще год простоять, можно еще пять простоять, что тоже мило, но это не меняет твою жизнь, а мне так хотелось что-то принципиально другое сделать. И я сидела со своим старым другом Олегом Вакуловским и кофе пила и жаловалась ему на то, что невозможно смотреть наше телевидение. Потому что все вот эти вот сериалы, они все на одно лицо. Одни и те же актеры, одни и те же проблемы. Мне было ужасно скучно. Кровь, порнография… Я сказала: "Это невозможно! Ну, почему, почему нельзя придумать нового героя?!". Он мне говорит: "Придумай". И я решила придумать героя, в которого я бы влюбилась. Потому что влюбиться в тех героев, которых нам сейчас показывают, невозможно. Это или бывший бандит, который заработал много денег, повесил себе депутатский значок… - не герой моего романа. Или это менты, которые милые, славные, слегка выпившие с трешкой в кармане… - тоже не хочется влюбляться. Я хотела совсем другого. И придумала смесь между Штирлицем, который "любил стариков и детей" и Джеймсом Бондом. Ну что говорить? С иронией, красавец… И решила объединить лучшее, что взято у нас, и у американцев, и появился вот такой вот герой, и мы придумали детектив, книжку, которая называется "Третье пророчество". И она была издана в сентябре.

ТОПАЛЛЕР. Ну, вот я ее держу в руках, давай ее покажем?
ХАНГА. Да, совершенно верно, спасибо. Это такой мистический детектив, где главный герой - вот мужчина, которого я описала - он расследует всякие…

ТОПАЛЛЕР. А фамилию поприличнее ты для главного героя не могла придумать? Женя Линдерман...
ХАНГА. Извини, это не главный герой.

ТОПАЛЛЕР. Нет?
ХАНГА. Ну, о чем ты говоришь?!

ТОПАЛЛЕР. Он не основной?
ХАНГА. Ну о чем ты говоришь?! Ну мы над ним дурачимся, мы издеваемся над ним, но там совсем не Линдерман. Потоцкий там. Потоцкий.

ТОПАЛЛЕР. Ага! То есть у главного героя все-таки фамилия приличная.
ХАНГА. Совсем другая, да. Линдерман, он там второй… Я забыла сказать, что по этой книжке мы сейчас снимаем кино. И Линдермана даже не будет в кино. Мы выкинули его из сценария. Ну вот, так что вот этим я сейчас занимаюсь.

ТОПАЛЛЕР. Лечишься кинематографом от ностальгии по телевидению?
ХАНГА. Да. Ты знаешь, я как-то разговаривала с Машей Арбатовой. Она же тоже работала на телевидении когда-то, делала передачу "Я сама" и потом ушла. Я говорю: "Маша, ну вот а как это вот - все говорят: "Наркотик". Она говорит: "Да, телевидение - это как марихуана, а политика - это как кокаин. Вот сейчас я на кокаине". Вот я хочу сейчас попробовать. Ток-шоу, согласна, это легкий наркотик, но кино, мне кажется, это…

ТОПАЛЛЕР. Тяжелый?
ХАНГА. Это кокаин. Это уже серьезно. Вот с него, наверное, соскочить нельзя уже.

ТОПАЛЛЕР. Если идти по этой аналогии, может быть, уже так: телевидение - это легкий наркотик, политика - это кокаин, а что касается кинематографа, то, может, это уже ближе к героину?
ХАНГА. Возможно, возможно. Поскольку политика меня не интересует. Слава Богу, я считаю - на одну семью достаточно одного человека, который занимается политикой…

ТОПАЛЛЕР. Слава Богу, что она тебя не интересует, поскольку ты училась в NYU, тебя должны были воспитать ультралевой девицей, у нас таких и так достаточно.
ХАНГА. Мало того, что NYU, я же еще и Kennedy School of Government закончила…

ТОПАЛЛЕР. Ой, какой кошмар! Хорошо, что я тебя люблю, вне зависимости от политических пристрастий.
ХАНГА. Да. И теперь мы это уже снимаем. И теперь мы пишем сценарий к сериалам на телевидении. Вот это, я думаю, уже героин. Потому что это нон-стоп, нон-стоп, нон-стоп… Вот это типа того, что "Она написала убийство". Это же бесконечная песня.

ТОПАЛЛЕР. Леночка, еще одна, но это уже последняя пауза. Ты как телевизионная волчица прекрасно знаешь, что без этих пауз мы никуда не денемся.
ХАНГА. Реклама. Реклама.

Перейти к первой части интервью | к третьей части интервью